Прощаюсь я с народным артистом, благодарю его и извиняюсь за бес- покойство. Потом спешу на этаж выше. И вот я уже в квартире композитора. - Так, значит, вы эту песню написали? - спрашиваю, когда он про- водил меня из передней комнаты в кабинет и усадил в мягкое кресло. - Я... А что? Не нравится? - насторожился композитор. Сам невысо- конький, лицо выбрито, глаза agere systems pci soft modem хитрющие. - Нет. Очень даже нравится, - отвечаю. - А вам?. . - Мне не очень, - говорит.
- Так чего ж лучшую не написали? - Не написалось. .. - разводит руками. - А чего вы так смотрите на меня?
Смешной вопрос. Вроде не понятно, что я первый раз в жизни компо- зитора вижу. Объясняю ему это.
- И вы за тем ко мне пришли? - удивляется.
ОТЕЦ
Сталин смотрел на ПоскрЈбышева вялым полуживым взглядом, и никакого распоряжения не выражалось в нЈм. Но при вопросе ПоскрЈбышева вдруг высеклась из его прорончивой памяти внезапная искра, и он спросил, о чЈм давно хотел и забывал:
Той! -- а этой? Глеб мог бы остановиться!
А мог быть и каким-нибудь из наших борщевиков. Например, вырос бы он у меня, выхоженный с таким тру-дом, привел бы я к нему наших мужиков поглядеть на за-морское диво, а мужики бы рассмеялись: "Да вон в Крутовском овраге, в лесу, такого дива сколько угодно! " Для новеллы лучшего конца, пожалуй, и не придумаешь.
-- Мне плохо, -- сказал Рубин. -- Нужен порошок. Отведите к фельдшеру.
Выдержав первый экзамен на чувство прекрасного (при подсказке такого цветка, как ландыш, не так уж трудно было выдержать), я вынес из леса, на залитую солнцем опушку, пестреющую лиловыми, желтыми, синими, красными цветами, веточку как бы даже не солнечного, а лун-ного цветка.
-- Ага. Я сама из Кировской области. -- Нравится здесь?
Ключ умело овладел легким на передок замком, сапожок пнул дверь, палец щелкнул выключателем.
Они взяли для себя из этой жизни всю самую бесчеловечную суть, весь ядовитый гниющий сок -- и так привычно, будто жидкость эту, эту, а не молоко, сосали они еще младенцами.
Они так быстро врастали в лагерную жизнь -- не за недели даже, а за дни! -- будто и не удивились ей, будто эта жизнь и не была им вовсе нова, а была естественным продолжением вчерашней вольной жизни.
