Сережа встал. Встала и Ольга. Они помогли Реброву опустить куб на пол. Ребров вынул руки из петель, взял стамеску и вскрыл прибитую грань.
-- Оп! -- Штаубе вылез из куба, запрыгал на одной ноге к протезу. Ольга помогла ему надеть протез и подняла с пола его длинные зеленые трусы.
-- А вот это я сам, Ольга Владимировна. Спасибо, -- он забрал у нее трусы, прислонился к стене и проворно надел их. -- Все прекрасно, -- Ребров вынул из фанеры гвозди, пристроил грань на место.
Егор славится своей скупостью. Ему постоянно кажется, что в столовой воруют.
- Егорыч, дорогой вы мой! - взволнованно заговорил Кузнецов.
- Я! - Я!
- Мравинский! - Брайнина!
- Колесова! - Нечасова!
- Я! - Я!
Удалявшиеся бабы давно свернули с этой дороги и теперь уже были в центре простора, плохо видны против солнца. Дошли до того поворота и Иннокентий с Кларой: по мягкому полю шла утоптанная (на солнце светлей) тропочка, чуть ныряя на тракторных бороздах. Вкось больших плановых полей протаптывали людишки свои мелюзговые потребности.
Что я мог сказать ему про величавую красоту вроде бы спокойных, но темпераментных линий, про их изящество, а главное -- про их чистоту? Нет еще этого позднего мельтешения, сумятицы, где линии крошатся, перепутываются, как сено.
2
Увы, в грандиозности была и слабость этого процесса: если на каждого подсудимого тянуть только по три нитки, то уже 159, а у Крыленки лишь десять пальцев, и у Вышинского десять. Конечно, "подсудимые стремились расскрыть обществу свои тяжелые преступления", но -- не все, только -- шестнадцать. А тринадцать извивались. А двадцать четыре вообще себя виновными не признали. 4 Это вносило недопустимый разнобой, массы вообще не могли этого понять.